 Минэкономразвития ожидает экономический спад на уровне 3,7%, нефть по $50 за баррель и среднегодовой курс рубля 60,80-61 за доллар в 2015 г. Об этом рассказал глава ведомства Алексей Улюкаев в эфире программы "Мнение".
- Алексей Валентинович, здравствуйте. Спасибо, что нашли время для нас.
- Здравствуйте.
- Каждый год Министерство экономического развития делает прогнозы по состоянию российской экономики, по ее развитию. Что мешает этим прогнозам сбываться?
- С чего вы взяли, что они не сбываются? Думаю, что в этом году у нас точность прогноза до десятых долей. Инфляция, может, будет на две десятых больше прогноза: 12,4-12,5%. Экономический рост 3,9% – спад, точнее говоря.
- Экономический спад.
- Будет, я надеюсь, 3,7%, то есть, наоборот, на две десятых лучше прогноза. Мне кажется, это очень небольшое отклонение. Среднегодовой прогноз по курсу рубля – 60,80-61 за доллар, а курс на сегодняшний день – 68 рублей за доллар. Поэтому точность довольно высокая. Другое дело, что радости мало от этой точности. Потому что все-таки это точность негативного прогноза, а мы, конечно, хотели бы видеть другие результаты, хотели бы видеть меньшую инфляцию, больший экономический рост. Хотели бы видеть реальные доходы населения больше, чем сейчас.
- Цены на нефть, те, что мы видим сейчас, были заложены в прогнозах, стали ли они для вас неожиданностью? И в какой степени они сегодня влияют на экономику?
- Прогноз у нас – $50 за баррель в этом году. Сейчас среднегодовая цена складывается на уровне $51,5 за баррель, чуть больше. Опять же, в течение года волатильность высокая, были периоды, когда цена была значительно выше, чем прогнозная. Были периоды, как, например, сегодня, когда она существенно ниже, чем прогнозная. Но в целом получается отклонение в $1,5 за баррель. Я считаю, что это минимальные отклонения. Конечно же, мы живем в период очень высокой волатильности. Посмотрите, как движутся мировые цены на металлы, на продовольствие, на нефть, на газ. Движения очень большие. И хорошо, что у нас есть встроенные амортизаторы, такие как свободное плавание рубля, наличие резервов, создание специальных институтов и инструментов государственной поддержки, которые позволяют микшировать те риски, которые возникают в связи с этой высокой волатильностью.
- Возможности этих институтов и резервов тоже снижаются, как это будет учитываться в следующем году?
- Возможности резервов, может быть, снижаются, потому что резервы расходуются, а возможности институтов, наверное, могут быть, наоборот, повышены. Потому что, скажем, мы создаем институты по принципу одного окна, как институт поддержки малого бизнеса, корпорация МСП, и даем им необходимые ресурсы; такие как Российский экспортный центр для целей и поддержки несырьевого экспорта, и даем тоже ресурсы. Поэтому в целом, мне кажется, эти возможности у нас существуют.
Конечно же, хотелось бы видеть по-другому выстроенную структуру бюджета. Хотелось бы видеть бюджет, более ориентированный на производительные цели, то есть расходы на поддержку экономики, на развитие человеческого капитала, образование, здравоохранение, что создает задел для экономического и социального развития в будущие периоды. Здесь нам еще есть над чем подумать и поработать с целью оптимизации этой структуры. Но в целом, мне кажется, у нас есть тот необходимый задел, который позволит в следующем году перейти на линию невысокого, неустойчивого, может быть, но все-таки экономического роста.
- Президент в своем Послании обратил внимание на неудовлетворительное, тяжелое положение институтов развития. Главный институт развития – это группа ВЭБ. Как можно сегодня поддержать его? Потому что в течение многих лет ВЭБ справлялся, решал задачи государственного масштаба, может быть, не очень популярные, не очень выгодные и интересные с точки зрения экономики, и в последнее время говорит о необходимости докапитализации.
- Всегда и везде институт развития – это забота и обязанность бюджета. Бюджет изначально капитализирует их, позволяет им путем дальнейшей капитализации решать те задачи, которые перед ними стоят. Думаю, что в этом смысле ВЭБ не исключение. И нам так или иначе потребуется против тех рисков, которые он принял на свой баланс, в том числе и для решения специальных задач, таких как, например, проведение Олимпиады, строительство олимпийских объектов, и некоторые другие, поддержка рынка акций, облигаций во время кризиса 2008-2009 гг., или финансирование тех крупных и структурообразующих предприятий, которые даже в период кризиса оказались в ситуации, близкой к банкротству. Все это специальные задачи, которые, конечно же, если бы ВЭБ был обычным коммерческим институтом, не смог бы принять на свой баланс. Тем не менее, это было сделано. И это требует и создания резервов, а следовательно, дополнительной капитализации ВЭБа. Как это будет сделано, в какой форме, - это вопрос дискуссии. Но то, что это будет обязательно сделано, - я думаю, что с этим согласны все.
- Но вы сказали, что средства должны быть в бюджете, а бюджет дефицитный, соответственно, их там нет.
- Средства в бюджете есть всегда. Значит, вопрос в том, какую величину дефицита мы можем себе позволить. Это первое. Во-вторых, у нас же есть практика безденежных пополнений капитала, как мы в этом году делали, выпустив облигации федерального займа и за счет этих облигаций федерального займа капитализировав банки, чтобы позволить им кредитовать экономику. Соответственно, возможна такая же процедура относительно ВЭБа.
- Бюджет дефицита 3%, и от этой цифры нельзя отступать – такова позиция Минфина, и она была, насколько я понимаю, поддержана и в Послании Президента. Вы занимаете иную позицию? Потому что многие эксперты считают, что бюджет, дефицит можно было бы расширить и освободить средства для развития экономики.
- Я думаю, что мы будем продолжать рассматривать вопросы о предельном увеличении дефицита. Да, мы сейчас исходим из того, что 3% - это та величина, которая позволяет сохранить макроэкономическую стабильность, и поэтому следует ее придерживаться.
- Возвращаясь все-таки к ВЭБу. То положение, в котором оказался ВЭБ, - это часть объективной реальности или сегодня многие это объясняют ошибками в менеджменте?
- Ну, менеджмент всегда делает ошибки. Это свойственно и банковским структурам, и корпорациям, и нефинансовым компаниям. Но дело здесь, я думаю, не только и не столько в этом. Дело в том, что институт, который создавался как институт развития, оказался во многом институтом, абсорбирующим риски, которые возникли в российской экономике благодаря разным обстоятельствам, начиная с кризиса 2008-2009 гг. и заканчивая нынешней ситуацией, связанной с режимом санкций и другими геополитическими рисками. Ведь предполагалось, что ВЭБ, наделенный капиталом из бюджета, будет затем привлекать средства с рынка, имея высокий рейтинг, практически равный суверенному рейтингу, будет привлекать ресурсы с рынка капитала, что он, безусловно, и делал.
Однако, поскольку, начиная с прошлого года, рынки капитала в силу санкционного режима оказались закрытыми для российских заемщиков, для ВЭБа стало невозможно рефинансировать свои существенные обязательства и долговые, выраженные в иностранной валюте, за счет чего он во многом фондировал свои операции по поддержке тех или иных секторов российской экономики. И вот это в основном и привело к ситуации, когда этот разрыв нужно закрывать, в том числе за счет проведения "санкционных операций" на базе бюджетных средств.
- Как вы оцениваете возможности российской промышленности и наш потенциал в импортозамещении? Уже полтора года практически мы живем в этой концепции. Насколько она реализуется?
- Во-первых, я думаю, что спад в промышленности будет немножко ниже, чем спад ВВП в целом. Мы прогнозируем 3,3% - чуть лучше в добывающей промышленности, чуть хуже в обрабатывающей промышленности. Но если уж мы говорим об импортозамещении, то есть отрасли, в которых действительно это идет успешно. Это, прежде всего, агропромышленный сектор. То есть производство сырья и продуктов питания, продовольственной базы этого сырья. Здесь у нас есть не спад, а рост, что чрезвычайно важно. Думаю, что эта ситуация продлится и в будущие периоды.
Для других отраслей промышленности, таких как, например, автомобилестроение или производство железнодорожной техники, локомотивов, вагонов, ситуация очень непростая, потому что спрос существенно снизился, объемы производства снижаются. И здесь приходится прибегать к специальным мерам государственной поддержки, субсидированию спроса потребительского или спроса инвестиционного. Привлекают для этого бюджетные средства в случае с автомобилестроением или средства Фонда национального благосостояния в случае с подвижным железнодорожным составом. Так что для каждого случая находятся свои собственные решения.
- По поддержке автопроизводителей уже понятно, каковы будут эти решения?
- Да, понятно. Мы будем сохранять на следующий год тот механизм, который у нас работал в 2014-2015 гг. на субсидирование потребительского кредитования, процентной ставки, и механизм дополнительных закупок для государственных нужд и для нужд муниципальных образований.
- Какие прогнозы для промышленности вы даете на следующий год?
- Мы считаем, что в следующем году промышленность, как и экономика в целом, сможет вернуться на траекторию роста, опять-таки незначительного, в пределах одного процента, но все-таки роста.
- За счет каких отраслей это может произойти? Опять же агропромышленный комплекс?
- Это агропромышленный комплекс, отрасли, связанные с производством в добывающих отраслях. То есть это нефтяная промышленность, химия, нефтехимия, производство удобрений.
- Ваши ожидания от нефтегазовой отрасли в следующем году? И справедливо ли в условиях падающих цен на нефть увеличивать налоговую нагрузку на нефтяников? Когда и в каком контексте может быть продолжена дискуссия с нефтяниками о том, чтобы вводить налог на финансовый результат?
- С моей точки зрения, мы должны аккуратно использовать фискальный инструментарий, имея в виду, что дополнительное налоговое бремя здесь может подорвать инвестиционные возможности компаний. А нефтяная отрасль так устроена, что добыча поддерживается постоянными инвестициями. Нужно постоянно бурить скважины, обустраивать их и таким образом получать результат. С моей точки зрения, здесь много усилий должно быть нацелено, прежде всего, на поддержание добычи на зрелых месторождениях, которые имеют соответствующую инфраструктуру и которые в бюджетном смысле наиболее эффективны. Потому что они не имеют таких больших льгот, как, например, на шельфовые месторождения или так называемые трудно извлекаемые.
Что же касается налога на финансовый результат, то было принято решение о проведении пилотного проекта. Отобрано определенное количество – больше десятка – месторождений для того, чтобы на этом пилоте отработать. Здесь возникают риски, связанные с тем, что компаниям предлагается возможность списания части инвестиционных затрат. То есть возникают риски – бюджетные составляющие. Мы должны в рамках этого пилотного проекта убедиться в том, насколько эти риски действительно серьезны. И нет ли необходимости усовершенствовать сам механизм.
- Но учитывая все эти возможности, отрасли, которые вы озвучили уже в начале своего ответа, как на ваш взгляд, сегодня нефтяники имеют достаточно гарантий того, что им можно играть в долгую, что говорится, планировать свои инвестпрограммы?
- Я думаю, да. Исходя из того, что у нас операционная себестоимость одна из самых низких в мире, если мы не усугубляем ситуацию в отрасли, которая во многом определяется глобальной конъюнктурой, то эти перспективы существуют, потому что рублевые доходы нефтянки связанны с тем, что курс рубля и цена нефти будет меняться. Так же считают и многие нефтяные аналитики, которые предполагают, что два-три квартала еще продлится такая довольно высокая волатильность. Начиная со второй половины следующего года с высокой степенью вероятности цены на нефть вернутся к позитивной динамике с меньшей волатильностью. И в целом, я думаю, прогноз $50 на год вполне обоснованный.
- Но это означает и волатильность для национальной валюты.
- Есть высокая степень зависимости между курсом национальной валюты и конъюнктурой цен. Хотя не надо упускать из виду и влияние капитального счета, динамики притока или оттока капитала. Мы видим сейчас, что ситуация с реальной динамикой гораздо лучше, чем это прогнозировалось. И мы, и Центральный Банк улучшили свои ожидания по оттоку капитала на этот год. Думаю, что он не превысит $70 млрд, он будет даже немножко меньше. И, что примечательно, в целом платежный баланс оказывается сбалансированным. То есть отрицательное сальдо капитального счета примерно равно положительному сальдо текущего счета. В целом это создает достаточно комфортную ситуацию для курса.
Понятно, что на поведение участников валютного рынка влияет не только то, как складывается курс в среднем за год или как складывается ситуация с платежным балансом средним за год, но и отдельные колебания, не связанные с геополитической ситуацией, с возникновением каких-то не просчитанных прежде рисков. Но эта волатильность может гаситься действиями монетарных властей.
- Государство поставило перед собой задачу наращивать несырьевой экспорт на 6% в год, по-моему, до 2020-2022 г. были такие планы. Сохраняются ли они, и как нас это может поддержать в ближайшем будущем?
- Эти планы сохраняются. Вы приводите цифры из дорожной карты по поддержке несырьевого экспорта. Неслучайно мы создали специальный институт развития российских экспортных центров, в которых объединили те наработки, которые были прежде в части кредитования, экспортных гарантий и страхования экспортных контрактов. Вот только сегодня мы подписали с российским экспертным центром соглашение, как Министерства, о том, что мы будем создавать на базе наших торгпредств выделенные органы российского экспортного центра – торговые дома. Пока мы будем делать это в десяти странах, которые смогут оказывать сервисные услуги для российских фактических или потенциальных экспортеров, в области логистики, предоставления складских помещений, офисных помещений, организации выставок, экспозиций их товаров, организации переговорного процесса, юридического сопровождения и т.д. Мы рассчитываем, что это должно здорово помочь.
Думаю, что несырьевой экспорт – это один из важнейших источников нашего экономического роста, потому что, при том, что я сказал, что нефтяные цены стабилизируются, немножко возрастут, я надеюсь, но все-таки уровень вокруг $50 – это надолго, как мне кажется. Это же относится к ценам газа и металлов – продуктов нашего сырьевого экспорта. Поэтому, конечно же, мы должны сбалансировать эту ситуацию ростом несырьевого экспорта.
- Владимир Путин в своем Послании анонсировал появление нового федерального агентства, которое должно помогать компаниям покупать патенты и технологии. Вы же представляете, как оно может работать?
- Откровенно говоря, я не могу это обрисовать в деталях. У нас есть институт, который занимается патентной защитой наших производителей, это Роспатент. У нас есть механизм, который позволяет обеспечивать патентную защиту через то же единое окно, российский экспортный центр наших предприятий, наших исследований и разработок за рубежом. Но вот механизм, который позволял бы осуществлять такой технологический трансферт, приобретать права интеллектуальной собственности и внедрять здесь в России, такого опыта у нас еще нет. И здесь нам еще предстоит поработать.
- Но целесообразность и задачи вам в принципе понятны, у вас не вызывают сомнений?
- То, что нужно осуществлять технологический трансферт, - да, конечно. Мы не можем заново изобретать, так сказать, различные велосипеды, которые уже доказали, что они работают во всем мире. Многие страны, которые добились высоких темпов экономического роста, такие как, например, Корея, шли по этому пути, они обеспечили технологический трансферт, а уже потом создавали свои собственные компетенции.
- Какой из многочисленных геополитических факторов сегодня оказывает наибольшее воздействие на российскую экономику и на наши перспективы?
- Я думаю, что все-таки это скорее геоэкономический фактор, это снижение спроса на основные товары нашего экспорта со странами, прежде всего, развивающихся рынков. То, что сокращаются темпы роста в этих прежде быстро развивающихся экономиках, оказывает очень серьезное давление на баланс спроса предложений в целом на глобальном рынке товаров. Это, конечно, самое главное.
Если вы имеете в виду некоторые геополитические факторы, такие, например, как сохранение режима санкций, то я считаю, что его значение сейчас очень сильно снижается и приближается к нулю. Российская экономика и финансовая система адаптировались к этой ситуации. И то, что на короткой дистанции несколько месяцев было очень проблематично, на более длинной дистанции оказывается вполне стимулирующим. Я имею в виду то же импортозамещение или снижение издержек предприятий, связанных с изменением курсовых соотношений. Поэтому думаю, что значение этого фактора будет уменьшаться, а вот конъюнктура рынков будет по-прежнему иметь очень серьезное влияние.
- Как будет влиять турецкий вопрос? Большая часть объявленных экономических мер запускается с начала следующего года. Тем не менее, российские компании пострадают от сокращения или даже замораживания этого экономического сотрудничества. Есть ли возможности компенсировать им эти потери?
- Для отдельных секторов экономики это, конечно, будет чувствительно, прежде всего для туристической отрасли и для связанных с этой отраслью воздушных перевозчиков, аэропортового хозяйства и т. д. Но это все-таки достаточно узкий сегмент. Это проблемы для нескольких десятков компаний. Это не проблема для экономического роста, не проблема в целом для состояния экономики или социальной сферы. Безусловно, я считаю, что это форс-мажорные обстоятельства.
Нужно разрабатывать меры точечной поддержки для этих компаний. Если речь идет о мерах по ограничению, скажем, продовольственного импорта, то я думаю, что в силу того, что этот импорт сосредоточен в нескольких зонах, в основном у нас это производство овощей, прежде всего, помидоров, то, мне кажется, мы сможем благодаря диверсификации нашего импорта достаточно быстро эту ситуацию сбалансировать. Я не вижу здесь каких-то очень больших рисков. Что касается, скажем, тех строительных проектов, которые турецкие компании по действующим контрактам осуществляют в России, так они по этим патентам и будут осуществляться. Я думаю, что этим проектам ничто не угрожает.
- Наверное, последний вопрос. Рейтинговое агентство Moody's заявило о возможном повышении прогноза рейтинга России. Нам есть дело до этих рейтингов?
- Конечно, есть. Вне зависимости от того, объективно они отражают состояние дел или нет, инвесторы ориентируются на них. Инвестор же не может сам провести исследование и определить риски, которые у него возникнут, если он инвестирует в государственные ценные бумаги или в корпоративный долг, или особенно в акции компаний. Поэтому он ориентируется на рейтинговые агентства. И я думаю, то, что Moody's заявило о возможном повышении прогноза рейтинга с негативного на стабильный, - это хороший признак того, что рейтинговые агентства признают те реальности, которые у нас есть. А реальности ведь очевидны. Это очень маленький долг, особенно внешний, минимальная дефицитность бюджета, наличие резервов и действенные механизмы поддержки производственной и социальной сферы, что в целом означает, что риск неисполнения обязательств минимален.
- Я благодарю вас за этот разговор.
- Спасибо.
|
